время лечит.
нужно переключиться на что-то другое.
просто забыть.
просто жить дальше.
начать с чистого листа.
хорошо, что всё раскрылось сейчас, а не потом, когда уже стало бы поздно...

несколько месяцев каждое утро я вдалбливаю себе в голову эту мантру, но она не работает. просто не работает. бракованная. а может, это я бракованный? потому что время идёт, а легче не становится. иногда кажется, что с каждым новым днём тоска становится лишь сильнее, а если это действительно так, то плохи мои дела. ещё немного и я просто разорвусь от боли и вопросов, ответы на которые мне теперь известны, но ничего не меняют (надо же!).

переключение на что-то другое тоже не помогает. сначала я переключился на работу, набрал заказов и пустил их на конвейер, выполняя одну задачу за другой. только вот больше не получается смотреть на код и видеть в нём просто, блядь, код. я всегда ищу в нём что-то большее. подсказку, другую задачку, имя, подпись... а когда не нахожу, вспоминаю о случившемся и всё начинается с самого начала.

затем я переключился на Эйдана. он просто оказался в нужное время в нужном месте. вернулся из Лос Анджелеса как раз тогда, когда я был разбит и подавлен. попытался меня склеить текилой, затем травкой, а после — собой. и вот ведь хуйня! я столько времени по нему убивался, столько времени думал, что он — тот, кто мне нужен, а теперь, заполучив его обратно, не чувствую ни черта. ничего. совершенно ничего. пусто. он что-то спрашивает и я отвечаю. он меня касается и я не сопротивляюсь. он меня трахает, а я... жду, пока всё закончится, понимая, что мне он теперь нахер не всрался. но если себе в этом признаться и получилось, то ему сказать не могу. потому что куда страшнее вновь остаться в одиночестве, чем иногда закрывать глаза и представлять, что его здесь нет.

забыть — сюрприз! — тоже не выходит. отпустить — отпустил, а дальше что? я закрываю глаза и вижу Натана, вижу его руки в крови, вижу его глаза, его дурацкую улыбку, от которой всё ещё тепло по телу разливается. я вижу наше с ним прошлое, которому не суждено было стать будущим. жить дальше — живу, окей, и что? разве это жизнь?

а чистых листов не осталось и я не уверен, что в принципе могу ими пользоваться. не в моём стиле начинать что-то заново, не умею. как по мне, это — настоящая роскошь, которой я не обладаю. нет, я всё перечёркиваю и живу в руинах того, что было когда-то. так было с мамой, с учителем, с отцом, с сестрой, с Эйданом... теперь настала очередь Натана, но с ним обломков гораздо больше, так что... нужно время, которое, сука, должно лечить.

и нет, хуйня, не хорошо, что всё раскрылось сейчас, а не потом. «поздно» уже наступило.

— есть планы на сегодня? — Эйдан собирается на работу, надевает футболку, а я отворачиваюсь к стене.

мне не хочется его видеть, мне не хочется с ним разговаривать. хотелось бы, чтобы всё было как раньше, но пока всё, что вызывает у меня Эйдан — раздражение. с трудом получается не сорваться и не нагрубить. каждый, сука, раз.

— как обычно, — отмахиваюсь и накрываюсь одеялом с головой.

— ладно, увидимся вечером?

— ага...

когда он уходит и я остаюсь в тишине, меня снова сковывает страх. без него погано, с ним — ещё поганей. я загнал себя в тупик, из которого не в силах выбраться.

---

вечером я всё же выбираюсь из дома, чтобы передать заказчику отработанные материалы. в ушах наушники, включаю что-то позабористее, такое, чтобы выть хотелось (а когда не хочется?). если все другие способы не помогают излечиться от несчастной любви, то может хоть клин клином получится выбить? ставлю на себе живой эксперимент, держу в курсе.

отдаю заказ, забираю деньги, покупаю себе кофе и бреду обратно, в сторону своего дома. Миа уехала с классом на каникулы, Эйдан ещё не пришёл, потому я не тороплюсь. находиться дома одному — невыносимо. слишком тихо, слишком много пространства для мыслей, которые мне не нужны. потому я иду не спеша, рассматриваю всё по пути, иногда отвлекаясь на телефон, чтобы переключить песню. пока ищу что-то подходящее, вскидываю взгляд и снова опускаю, но в голове медленно закручивается ураган, к коленям подступает дрожь. тогда я снова поднимаю голову и смотрю впереди себя, пытаясь отыскать, что меня так встревожило. и нахожу. опускаю руку с телефоном и смотрю на мать его Натана. весь в чёрном, длинные волосы лежат на плечах, руки в карманах. сердце начинает биться так быстро, что я пугаюсь даже этого, даже, мать его, собственного сердцебиения! ещё до того, как к глазам успевают подступить слёзы, я разворачиваюсь и иду в противоположную сторону.

нет, сука, нет! у меня только начало получаться выбросить тебя из головы, так что не смей в неё возвращаться!

(ложь.)

есть паскудные сны, а есть паскудная реальность. те самые сны, в которых пытаешься убежать, но ни хрена не получается. те сны, где пытаешься закричать, но горло сжимается и не удаётся издать ни звука. те сны, в которых падаешь, расшибаешься насмерть, на мгновение освобождаешься, но просыпаешься с учащённым пульсом и непониманием происходящего. а реальность паскудна тем, что ты можешь убежать, но скрыться по-настоящему? нет, вряд ли. стены дома — лишь прикрытие. мнимая защита. но я всё равно направляюсь к дому, трясущимися пальцами ищу в кармане ключи, а потом долго ищу в связке тот самый, который спасёт меня от преследователя. пускай Натан преследует меня лишь сейчас, идёт по пятам, его призрак (как иронично) был со мной рядом всё это время. куда, сука, не посмотрю. о чём, блядь, не подумаю. он въелся в меня, как кровавое пятно намертво въедается в белую ткань. прокрасил все мои волокна и нет от него, чёрт возьми, спасения. только стены, за которыми на время можно спрятаться.

забегаю в дом и закрываю дверь, когда слышу своё имя. прислоняюсь спиной к двери и тяжело дышу, понятия не имея, что делать дальше. я бы солгал, сказав, что хочу, чтобы Натан убрался. вернее, хочу, да... знаю, что это было бы правильно. так нужно. но теперь, когда имя, произнесённое его голосом, звучит в голове словно на повторе, я не могу просто сбежать от тоски. скучаю по нему, скотине. сильно скучаю. Эйдан, в качестве заменителя, справляется с задачей паршиво. и, блядь, я ведь даже не понимаю, что в этом уёбке такого, без чего жить настолько тяжко! сплошное враньё, сплошные проблемы. и всё равно, стоя спиной к двери и зная, что за этой деревяшкой Натан, меня разрывает от того, как хочется броситься к нему. сначала наподдать ему хорошенько, наверное, а потом попросить его сотворить чудо и сделать так, чтобы болеть перестало.

и что я делаю? я открываю дверь. я вижу спину Ната и злюсь на него за то, что он уходит. сволота! разве не этого я хотел? этого, конечно. мне необходимо от него избавиться, просто жизненно необходимо. и при этом я злюсь на него за то, что он исполняет это рациональное желание. в глубине души я хочу отдаться другому, нелогичному и неправильному. и хочу, чтобы он долбил кулаками в двери. наверное, я бы не открыл, но знал бы наверняка, что то, что между нами было, что-то для него значило. а когда он сдаётся, мне становится ещё паршивее. логика есть? нет. да и плевать на неё. никогда не отличался логическими суждениями, всегда впереди меня бегут эмоции.

и хуй знает, что хуже: видеть уходящего Ната, или видеть пришедшего Эйдана. этого, блядь, только не хватало! эмоции и вовсе путаются, теперь я без понятия, чьего ухода хочу больше. и какого хера он припёрся?! не успеваю задать этот вопрос, потому что события развиваются без моего вмешательства. встретились, блядь, два представителя тестостерона! Эйдан начинает что-то говорить, но Натан не в настроении для слов. он сразу действует, сука. ударяет Эйдана в нос и тот хватается за лицо, а отойдя от первого шока, хватается за куртку Ната и отвечает точным ударом по лицу. а я стою. стою, блядь, и медленно охуеваю. впрочем, общение с Натаном меня закалило. сколько раз я наблюдал его дерущимся? успел привыкнуть, потому теперь не паникую, а хладнокровно прошу их остановиться, долбоёбов таких. сначала Натана — тот метелит Эйдана и не слышит меня вообще. затем инициативу перехватывает Эйдан и валит Ната на плитку. сам сидит сверху и методично бьёт его по лицу. я жду, что Натан перестанет ему это позволять, но тот принимает удар за ударом, вообще не пытаясь бороться.

даже сейчас не пытается бороться. твою мать...

в голову приходит догадка, что, быть может, это и есть его план? мученик хренов! хуй тебе! не собираюсь смотреть, как тебя вколачивают в асфальт. не собираюсь потом страдать из-за тебя, падла. я срываюсь с места и сталкиваю Эйдана в сторону. тот порывается залезть обратно и продолжить начатое, но я толкаю его сильнее.

— руки убрал! придурок! придурки! оба, блядь!

я в ярости. я просто в ярости. плюс этого состояния в том, что боль и обида отходят куда-то на задний план. беспокойно хожу из стороны в сторону, потому что и сам хочу уебать сначала одному, а потом второму. но Нату, кажется, и без этого херово. Эйдан неплохо постарался и хочет ещё. если они останутся вдвоём здесь, то вскоре я не смогу их сдерживать, потому нервно смотрю на Эйдана и прошу:

— иди в дом. пожалуйста.

— а ты что? с этим будешь возиться?

— не твоё дело, — раздражённо бросаю я, проводя пальцами по затылку. — иди в дом!

Эйдан сплёвывает кровь на плитку и скрывается за дверью. я же, оставшись наедине с Натаном, чувствую, как по коже пробегает озноб. обнимаю себя руками и на несколько секунд закрываю глаза. мне хочется сказать ему так много всего и, при этом, говорить особо нечего. абсурд, но в вихре мыслей я не могу найти ничего, что хотел бы сейчас произнести. потому что все они звучат как скулёж побитой собаки, а я больше так не могу, не хочу. было, проходили. я ревел в его номере мотеля, открывался, показывал, какую дыру во мне пробила его ложь, а он... а он молчал. изредка вставлял ответы на мои вопросы, но когда я ревел, он молчал. и когда я уходил, он тоже молчал. а теперь, пожалуй, моя очередь молчать.

— вставай, — прошу Натана, подав ему руку. помогаю встать и бегло осматриваю разбитое лицо. кажется, я привык даже к ссадинам на его губах, скулах и бровях. и когда вижу их, злость пропадает. глупость, такая глупость эти все ёбаные чувства! он заслужил моей злости! но стоит мне на него посмотреть, как она, блядь, испаряется. и я снова хочу его коснуться. и я снова хочу его обнять. он делает меня таким слабым и даже не подозревает об этом. разве это не глупо? — тебе лучше уйти.

голос дрожит, когда я это произношу. а когда слова сказаны, понимаю, что хочу обратного. но не позволяю себе этого и заставляю себя войти в дом. спрятаться за стенами, набраться сил. а ещё, возможно, напиться. но вместо тишины и спокойствия меня встречает Эйдан, прижимающий к лицу пакет с замороженным горошком.

— объяснишься? что это за уёбок? что он тут делал?

— не знаю, — честно отвечаю на последний вопрос и потираю переносицу. чувствую себя вымотанным и, боюсь, это не предел.

— а по-моему знаешь! такие у тебя знакомые? наркоши херовы?

— заткнись, просто заткнись! — не выдерживаю и кричу, а после — отбираю горошек и бросаю пакет в стену. — не нравится — проваливай! давай, вали отсюда! катись в свой Лос Анджелес к своим знакомым, которые не «наркоши херовы».

я открываю дверь и киваю на выход. Эйдан покидать мой дом не торопится, начинает заливать, что я изменился и он меня не узнаёт. лишь усмехаюсь на его заявления и ухожу сам, громко хлопнув дверью.

херово, что сигареты не взял, потому что теперь, когда нечем себя занять, начинаю кусать пальцы. иду обратно к магазину, благо, что в двадцать первом веке можно расплатиться с помощью телефона. собираюсь взять пачку сигарет и задохнуться в никотиновом дыму, но дыхание замирает гораздо раньше — когда вижу Натана, плетущегося по дороге.

сначала хочу свернуть, потом догнать его, потом снова свернуть. даже почти делаю это, но ноги сами несут меня к чёрному пятну. я касаюсь его плеча и дёргаю на себя.

— эй!

когда Натан оборачивается, моей решимости уже нет. вот так он на меня влияет, превращает в поток слизи, блядь. хочется развалиться, расплавиться у его ног и превратиться в лужу, через которую можно просто переступить.

— почему ты здесь? — спрашиваю и, нервно укусив себя за палец ещё раз, прячу руки в карманы.

ожидать чего-либо — глупо. ожидания сами по себе глупые, но люди всё время в них теряются. сначала ждут чего-то от родителей, затем от знакомых, друзей, от учителей, от преподавателей, от коллег и начальников, от своих половинок, от детей, от внуков, от себя самих. но херня в том, что все ожидания оплетены одной и той же лентой. каждое из них связывает одна постоянная переменная: они не оправдываются. я не знаю, чего жду от Натана и, в частности, от его ответа. не знаю наверняка, потому что в голове крутятся несколько вариантов, которые, я уже знаю, не оправдаются. я понимаю это в момент, когда он смотрит на меня, но будто сквозь. я понимаю это, когда он втягивает воздух через нос, чтобы произнести слова. нет, он здесь не затем, чтобы попробовать что-то исправить. не потому, что скучал. не из-за меня в целом. скорее, из-за себя. несколько месяцев мариновки в чувстве вины привели его сюда и сейчас, извиняясь, он думает, что облегчит себе жизнь?

к горлу моментально подкатывает горький комок. я обнимаю себя руками, словно хочу показать, что меня это не проймёт. правильно, сука, мыслишь! говорить это было нужно тогда, тогда, сволочь! а теперь мне нахер не нужны эти извинения! я прошёл через тот период, когда они могли бы на что-то повлиять, а теперь уже поздно. я сжимаю свои плечи сильнее, давлю на рёбра, сигналю мол, смотри, смотри, у меня броня на тебя, Натан Саттер! всё отбивается и больше не возвращается! но, по всей видимости, доказать это я пытаюсь себе, а не ему. и получается хреново, потому что эта хренова броня даёт брешь и извинения Натана попадают внутрь меня, растворяются в крови, несутся по венам. я изо всех сил сжимаю губы. боюсь не своих возможных слов, сколько звуков. потому что кажется, вот-вот всхлипну, расклеюсь и весь прогресс последних недель будет безнадёжно утрачен.

но возникшая было брешь снова закрывается. одно слово, которое произносит Натан, напоминает мне о положении вещей. попрощаться. я сглатываю и нервно усмехаюсь. как будто могло быть иначе... вот и очередное ожидание, не оправдавшее себя, пополняет копилку. я крепко зажмуриваюсь, пытаясь побороть жжение в глазах. приоткрываю рот, желая сказать что-то вроде «не приближайся», но лишь судорожно втягиваю воздух и замираю, когда губы Натана касаются моей скулы. ещё один судорожный вдох и жжение в глазах превращается в слёзы. дурацкие, блядь, слёзы. похоже, теперь моя очередь молчать. сначала хочется послать его к чертям, а теперь, когда он меня касается, попросить больше. попросить, чтобы он сказал, что это глупая шутка. шутил же раньше, как дурак, почему сейчас нельзя? затем снова хочу послать: к сердцу поступает ярость на Натана за то, что он снова и снова заставляет меня плакать. я бы и рад сдержаться, но получается хуёво. раз за разом он вырывает из меня силы, выбивает их своими словами, своими поступками и вот... иссякли. я громко всхлипываю и когда Натан меня обнимает, я обнимаю его в ответ. то ли против своих желаниях, то ли, наоборот, исполняя их.

я почти повисаю на его шее. укладываю голову на его плечо и широко раскрытыми от ужаса глазами смотрю вдаль, глотая воздух словно рыба, выброшенная на берег. попрощаться, значит... да, так будет лучше. пока я считал, что Натан благополучно свалил из Дауни, я почти смог с этим смириться. почти смог выбросить его из головы. почти, почти, почти. ему всего-то нужно теперь свалить по-настоящему и я начну заново. найду какую-то паршивую работку. заведу какие-то паршивые отношения. может, перееду в какую-нибудь паршивую квартирку. буду жить своей паршивой жизнью. без лжи. без предательства. без Натана.

да, отличный план. мне нравится. только почему я не могу от сволочи этой отлипнуть? сжимаю руки сильнее, прижимаюсь к Натану крепче, почти моля его о том же — не отлипать. давайте, блядские ожидания, сбудьтесь хоть раз!

ещё один невесомый поцелуй и это заканчивается. его руки отпускают моё тело и мне приходится сделать то же самое — отпустить его. уходя, он на меня не смотрит. и хорошо, наверное. весь в слезах, соплях, слюнях — то ещё зрелище.

вот и всё. он уходит, оставляя во мне дыру размером с Натана Саттера.

ожидание того, что эта дыра когда-нибудь заполнится тоже себя не оправдает, верно?..

с самого начала я знал, что общение с этим придурком не выльется ни во что хорошее. он же, блядь, сигарету потушил об язык — чем не тревожный звоночек? но нет, я как мотылёк летел к свету, только вот лампочка перегорела и всё опустилось во тьму. а крылышки всё равно подплавились.

я бреду домой на ватных ногах, но, стоит отдать мне должное, больше не всхлипываю. слёзы иссякли. я заставляю себя принять произошедшее и смириться с этим. он сделал свой выбор — разве не этого я от него хотел? ну и пусть, что я хотел, желал, мечтал о том, чтобы он выбрал меня. с желаниями вообще нужно быть осторожнее и уточнять все переменные. как в коде: не хочешь, чтобы вылезла блядская поебень — укажи условие «никаких блядских поебеней». так что... какой уже смысл переживать из-за этого? точка поставлена.

Эйдана дома нет. вещей его тоже нет. хоть одна хорошая новость за сегодня. ей-богу, если бы мне пришлось с ним говорить, слышать его или смотреть на него, ничем хорошим это бы не закончилось. не знаю, как всё это время я с этим жил. кажется, всё недовольство копилось во мне и достигло черты, просто Натан ловко меня за неё толкнул. и всё, не выдержал... хреново лишь то, что дома тихо как в морге. и в тишине в голову лезут мысли.

сначала я глушу их джином. алкоголь с ароматом ёлки довольно быстро меня сшибает, но бутылка пустеет быстрее, чем я рассчитываю. затем я включаю телевизор, чтобы на фоне был какой-то шум. не включал его с того самого раза, потому включается Гарри мать его Поттер и это как.. как удар под дых. я сгибаюсь пополам и запускаю пальцы в волосы, с силой их оттягивая в стороны. боль пронзает раскалённой стрелой и мне некуда от неё бежать, негде спрятаться.

внезапно слышу щелчок и подрываюсь с места. первая мысль — Нат. серьёзно, у меня большие беды с башкой, если я до сих пор на что-то надеюсь. глупый, глупый Кэнди... вторая мысль — Эйдан. весь напрягаюсь и неохотно признаюсь себе в том, что такой исход более реален, к моему глубокому сожалению. но нет, ошибка. никаких бывших парней, ха-ха. ко мне подходит Миа и вздёргивает бровь, глядя на лежащую на столе бутылку от джина.

— пиздец? — спрашивает.

— пиздец, — отвечаю я.

тогда она садится рядом, обнимает меня и гладит по волосам, пока я, сорвавшись, реву у неё на плече.

---

— не понимаю, — говорит Миа позднее, когда я успеваю отрезветь. она ест мороженное и указывает ложкой на меня. всегда бесило, что она дожидается, пока мороженное растает и лишь тогда начинает есть эту мерзкую жижу. свою порцию я давно сожрал и, стоит признать, стало чуть лучше. её способ немного подлечить разбитое сердце оказывается получше моего. — почему ты его отпустил?

— потому что... потому, — я тянусь за сигаретами и едва не падаю со стула. всё же закуриваю и выпускаю дым вместе со словами. — он сам так решил.

— ага, после того, как ты попросил его убраться к чёртовой матери, — хмыкает Миа и я запускаю в неё ложкой. промахиваюсь, конечно, но мысленно попадаю и довольствуюсь этим.

— ты вообще на чьей стороне? забыла что ли? он пиздел мне. врал мне с самого начала. я представить не мог, как ему верить после этого. понимаешь? типа... вот скажет он мне, допустим, что скучал. а я что? как понять, что он не врёт? или скажет, что я ему нужен. а как я пойму, что это не очередная его игра? я просто... я бы просто постоянно думал об этом. так что... ничего бы хорошего не вышло.

— доверие можно восстановить, — заявляет сестра, сёрбая с ложки растаявшее мороженное. меня аж передёргивает. — и вообще... ты его видел? у него же на лбу всё написано.

— что он мудак? да, такое написано и не сотрёшь.

— это слово на твоём лбу. а у него... не знаю... он смотрит на тебя и всё сразу понятно становится.

— что понятно?

— что он... что он чувствует к тебе что-то такое, чего сам не может понять и объяснить. знаешь, как... как когда одного только слова «люблю» недостаточно.

я фыркаю и отворачиваюсь. это действительно смешно, только я не понимаю, почему сестра защищает Натана. и почему приписывает ему то, чего нет. и почему... и почему я так отчаянно хочу этому верить. копаюсь в памяти, пытаюсь найти этот взгляд, но вижу там лишь его самодовольную улыбку и снова начинаю злиться. разъярённо тушу окурок в пепельнице и тру ладонями лицо, словно это может помочь ситуации проясниться.

— ты просто дурак, — заявляет Миа, снова указывая на меня ложкой. — и ты видишь лишь то, что есть в твоей дурьей башке. херово было, когда Эйдан киданул и всё, пытаешься снова на эту херню не повестись. надеешься на лучшее, а готовишься к худшему.

— слушай, а тебе спать не пора? откуда тебе вообще знать обо всём этом?

меня затрагивают слова Мии, только этим верить уже не хочется. наоборот. я отчаянно от них отворачиваюсь, но где-то в глубине души признаю, что в них есть и логика и, кажется, есть доля правды. но от этого лишь хуже. Миа своими словами поддерживает во мне ту проклятую надежду, от которой мне хотелось бы избавиться. надоело. просто надоело пытаться, стараться, что-то поддерживать, что-то решать. а потом пить на кухне, блядь, потому что всё разрушено. все усилия впустую, вся боль — утраивается. в пизду.

— спать пора, пойду... странно другое... почему ты сам не знаешь об этом. и вообще... — Миа встаёт из-за стола, подходит ко мне и кладёт руки на мои плечи. — ты был с ним счастлив. мне так казалось.. ты этого не показывал, но как и у него... на лбу всё написано. мне нравилось видеть тебя таким увлечённым. неужели ты готов это проебать?

Миа целует меня в лоб и уходит. я остаюсь. я остаюсь и чувствую, как внутри снова назревает ураган. только улёгся, только всё успокоилось, но тревога снова берёт надо мной верх и переворачивает всё с ног на голову. я громко всхлипываю и содрогаюсь. укладываю голову на стол и реву себе в рукав, противясь всему, что только что сказала сестра. не хочу думать о том, что сам виноват в том, что Натан ушел. не хочу верить тому, что он не играет. не хочу принимать то, что отказываюсь от возможного счастья потому, что боюсь наткнуться на стену. боюсь. вот оно что... если задуматься, то страх — это именно то, что портит мне жизнь. я боюсь оставаться один, но при этом боюсь того, что моё одиночество нарушится кем-то настолько сильно, что потом не получится дышать, если этот «кто-то» уйдёт. я боюсь того, что даже не случится, пока я не позволю этому произойти. по сути, боюсь собственной тени. живу в страхе. и буду жить в страхе, как бы не убеждал себя в том, что со временем всё наладится.

я действительно готов проебать возможность жить иначе?

от размышлений меня отвлекает шум снаружи. сначала думаю, что это какое-то дерево или машина, хуй знает, но когда звук повторяется, я, вооружившись пустой бутылкой от джина, иду проверять. резко тяну на себя дверь и отскакиваю назад, чтобы замахнуться, но на уровне глаз никого нет. пустота, тихая улица, освещаемая парой фонарей. а вот ниже... на крыльце сидит щенок, довольно облизывается и норовит войти в дом.

— эй, эй, дружище! ты адресом не ошибся?

щенок меня не слушает, свободно проходит в дом, нюхает сначала мои ноги, затем дверь, затем... всё. он просто ходит и обнюхивает все предметы, что попадаются на его пути (насколько это позволяет поводок), а я стою в немом шоке, не понимая, что мне с этим счастьем делать.

в итоге проверяю поводок. завязан на ограде, а значит, кто-то целенаправленно подкинул мне этого нюхача. нет уж, дудки! верну прямо по адресу, не хватало мне ещё псины дома.

— эй, ау! иди сюда... иди... нет, не облизывай, фу! фу, кому сказал... да ёпт твою...

с трудом, но мне всё же удаётся рассмотреть его ошейник. никакой висюльки с кодом там, или хотя бы гравировкой имени этого слюнявого чудовища нет, зато нахожу кое-что другое. записку. Юката, значит... какое дебильное имя, пиздец. и что мне с тобой, Юката, делать?

заботиться, — гласит записка. смешно. я о себе едва могу позаботиться, куда уж мне это чудо? тот, кто его здесь оставил, ни хрена меня не знает, ведь если бы знал, то никогда...

догадка озаряет меня неожиданно. выпускаю щенка из рук и бегу к крыльцу. выбегаю во двор и смотрю по сторонам. естественно, никого поблизости нет, но я беспокойно хожу из стороны в сторону. кто ещё мог дать такое дебильное имя животному? только дебил-хозяин, блядь.

— сиди тут. и... блин... не какай! — бросаю на прощание новому знакомому, хватаю куртку и выбегаю из дома.

теперь ноги совсем не ватные и несут меня сами к нужному месту. для начала — к остановке. к моему удивлению, несмотря на позднее время, автобус приезжает почти сразу и я устраиваюсь на заднем сиденье. прижимаюсь лбом к пыльному стеклу и кусаю себя за пальцы, выдавая всё нервное напряжение с потрохами. внутри разливается тревожное ощущение. что я, блядь, делаю? я же ни хрена не знаю даже, чего хочу. и что сказать. и что сделать. приеду я, окей. если мне повезёт, то Натан ещё в мотеле. а если нет?

тревожное ощущение становится ярче. я сглатываю и убираю руки от лица, потому что пальцев, кажется, не хватает для того, чтобы побороть тревогу. а если он уже уехал? если я опоздал? если он купил билет на какую-нибудь Кубу и смотрит сейчас на огни ночного Дауни из иллюминатора? паршивец так ни черта и не сказал о себе, а если бы и сказал, не думаю, что эта информация помогла бы мне отыскать его. а я бы искал?

о, я бы искал. меня вдруг осеняет этой мыслью. я бы не смог долго томиться в своей обиде и однажды почувствовал бы острую нужду. и начал бы поиски. чёрт... проклятый Саттер. и этот проклятый Саттер даже не понимает, что он со мной творит?

по пути от остановки до мотеля я выкуриваю штук пять сигарет. во рту образовывается привкус гари, но я не могу остановиться. если не сигареты, то в ход пойдут пальцы, а этого хотелось бы избежать. блядь! твою мать! а если он уехал? если он, сука, уехал? если я приду, а его нет?! от этих мыслей меня охватывает паника, потому я ускоряюсь и, прибежав к нужной двери, пытаюсь отдышаться.

а потом начинаю стучать.

— Нат? ты не мог, блядь, уехать!

стучу сильнее, но ответа нет. как и света в окне. хотя, кажется, Натан не из тех, кому комфортно при ярком свете. а может, я это придумываю, потому что не знаю его привычек? знаю лишь то, что он говнюк, который, похоже, всё-таки съебал. отказываясь в это верить, я подхожу к окну вплотную, пытаясь рассмотреть, что скрывается за грязным стеклом. щурюсь, прилипаю к стеклу и облегчённо выдыхаю: вещи его здесь, разбросаны по комнате в стиле фэн-хуй. а Нат где? вышел куда-то, или что? ну окей, как оказалось, я птица не гордая, могу и подождать. запросто. тянусь за сигаретой, подкуриваю и выдыхаю дым, снова покосившись на окно. что-то не даёт мне покоя и я никак не могу от него отлипнуть, потому достаю телефон и, включив фонарь, прижимаю к стеклу. свет рассеянно проникает в тёмную комнату и я смотрю на неё заново. да, шмотки его тут. на полу лежит упаковка от собачьего корма, а значит, я оказался прав и тот.. блядь, как его кличка? в общем, псина та оказалась под моим домом отнюдь не случайно. и я почти злюсь на Натана за то, что он, не спросив, решил взвалить на меня эту ответственность, которая каждый, блядь, каждый ёбанный день будет напоминать мне о нём, пока не замечаю на полу руку...

моргаю и смотрю снова. угла обзора не хватает, чтобы рассмотреть лучше, но это определённо рука Ната. сначала я думаю, что он просто спит. обдолбался и вырубился на полу — с кем не бывает? потому начинаю стучать снова, с новыми силами. проснись, скотина! но неприятное тревожное ощущение тяжёлым грузом оседает внутри меня, сердцебиение учащается и закладывает уши. я в панике. в натуральной, мать её, панике.

потому прыгаю на дверь плечом. ударяю изо всех сил, как делают в кино, только вот в реальной жизни это не срабатывает. как и удар ногой по двери. до администрации бежать и бежать, а я не могу заставить себя отойти ни на шаг, не хочу оставлять его, не могу. потому, сняв куртку, обматываю ею руку и ударяю по стеклу, к которому прижимался парой минут ранее. осколки сыпятся по обе стороны, падают на мои ноги. я лишь стряхиваю их прочь и, натыкаясь ладонями на торчащие острые стёкла, перебираюсь по ту сторону номер, тут же путаясь в своих ногах и падая на пол. вставать на ноги — лишь тратить время впустую. я подползаю к Натану ближе и замираю, глядя на него округлившимися от ужаса глазами.

— нет... нет-нет-нет! Нат... эй, слышишь меня? Нат...

я говорю с ним, но не слышу собственных слов — так гулко бьётся сердце. дрожащими руками трогаю его щёки, пытаясь привести его в себя, но Натан наотрез отказывается как-либо на меня реагировать. и игла, торчащая из его вены, отчётливо намекает на причину.

— Нат... — голос срывается на шёпот и я ползу назад, чтобы щёлкнуть выключатель и озарить комнату светом. при свете Нат выглядит паршиво. мертвецки бледный со слегка посиневшими губами. от этого зрелища меня бросает в дрожь и я совсем теряюсь. не знаю, куда бежать и кого звать. я понятия не имею, что делать в этой ситуации и первое, что приходит мне в голову — проверить пульс. прикладываю пальцы к его шее и никак не могу нащупать. успеваю испугаться до усрачки и начать реветь, пока не понимаю, что поиски усложняются тем, что мои руки трясутся, подобно листьям на ветру. приходится взять себя в руки (насколько это возможно), затаить дыхание и выдохнуть, когда в ответ на давление пальцев возникает слабая отдача.

что дальше? дальше-то что?! не сразу, но я понимаю, что говорю с Натаном всё время, просто озвучиваю свои мысли, надеясь, что он что-то ответит. делаю это на автомате, но собственный встревоженный голос действует успокаивающе. я нашёл пульс, уже хорошо. этот долбоёб не бросил меня навсегда, значит, есть шанс. я щупаю свои карманы, пытаясь найти телефон. он же был где-то здесь? твою мать, твою мать, твою мать. смотрю по сторонам и не вижу его, приходится вернуться к разбитому окну. телефон оказывается в кармане куртки и я, натыкаясь на осколки, наконец достаю его. снаружи меня догоняет шум и я на секунду задерживаюсь, чтобы понять, кто и что мне говорит. администратор мотеля, оказывается, увидел по видеонаблюдению, что в номер кто-то вломился. я же вместо объяснений реву и отвечаю ему что-то нечленораздельное. пусть делает, что хочет. первая задача — помочь Натану.

всё моё внимание принадлежит ему. я смотрю на него, пока набираю три цифры. я смотрю на него, слыша на фоне, как стучатся в дверь. смотрю на него, когда отвечает диспетчер. смотрю на него, пытаясь выговорить что-то вразумительное. смотрю на него, когда меня пихает в плечо администратор. смотрю на него, когда кричу этому администратору, чтобы он пошёл нахуй. смотрю на него, извиняясь перед диспетчером. смотрю на него, отвечая на вопросы. смотрю на него, когда мне говорят, что делать. я, блядь, смотрю на него всё это время и прокручиваю в голове нашу последнюю встречу. он пришёл попрощаться. попрощаться. попрощаться. и можно было подумать, что он просто решил вмазаться перед отъездом, но нет, ни хера. он не собирался просто уезжать, иначе его вещи были бы собраны. иначе в урне, куда я лез, чтобы понять, принимал ли он что-то ещё, не было бы разломанных дисков. иначе, блядь, он бы не притащил мне псину, а забрал бы с собой. я собираю всё это в голове, но сейчас не думаю о том, что это значит. не хочу об этом думать. не могу. главная задача — не позволить этому случиться.

администратор отъёбывается и выходит на улицу, в ожидании скорой помощи. я даже не шевелюсь, сжимая руку Натана в своей. вожу пальцами по его коже, бережно касаюсь старых рубцов на его запястье. мысли, которые я не хочу сейчас думать, всё равно впиваются в голову, не зависимо от моего желания. я качаю головой и смотрю на него, смотрю, смотрю. боюсь упустить что-то важное. боюсь, что его начнёт рвать, а я не отреагирую вовремя. или, что у него начнутся судороги, а я не смогу ему помочь. я боюсь всего, что происходит и всего, что ещё может произойти. одни страхи сменяются другими, но они всегда со мной.

когда в номер врывается администратор, а за ним следом входят медики, я не отпускаю руки Натана. даже когда меня об этом просят. даже когда меня оттягивают. я держу его пальцы в своих до последнего, пока меня натурально не оттаскивают в сторону, чтобы обработать мои руки. напротив меня садится медсестра и промывает порезы, которых я даже не замечал до этого момента. попутно задаёт вопросы. кто я. кто он. кем я ему прихожусь. я ли его нашёл. принимал ли он что-то ещё. принимал ли я с ним. нужна ли мне помощь помимо обработки порезов. с кем из его родственников можно связаться. хочу ли я поехать с ним.

Натана вывозят из номера на каталке. на его лице кислородная маска, а парамедик продолжает что-то говорить своей коллеге. я же слежу за колёсиками каталки, которые подскакивают на неровной тротуарной плитке и снова трясусь. казалось бы — страшное позади, Натану помогут, обязательно помогут. но если головой я это понимаю, то перепуганная душа успокаиваться не желает, порождая миллионы «а если бы».

а если бы я не пришёл? Натан бы... он бы умер. а я об этом даже не узнал бы.
а если бы я не отпустил его сегодня? тогда этого не случилось бы.
а если бы я не ушёл тогда? я был бы рядом и не допустил бы этого.
а если бы я пришёл позже? если бы не дождался автобуса и решил идти пешком? я бы нашёл его без дыхания.
а если бы я тогда не написал Призраку? я бы не знал, что можно за кого-то так бояться.

---

в больнице мне снова обрабатывают руки. два пореза зашивают: один на правой руке, второй — на левой. доктор, которая колдует иглой над моими запястьями, замечает искусанные пальцы и выписывает рецепт на болеутоляющее, а ещё советует обратиться к психологу. я же не могу думать о себе. вообще. никак. все мои мысли в другом крыле, в реанимации, поэтому, когда доктор не успевает ещё завязать последний узел на шве, я спрашиваю, могу ли пройти к Натану.

не могу.

и я жду в коридоре. херня в том, что мне ничего не сообщают. на сестринском посту говорят, что я не отношусь к числу родственников Натана, поэтому мне нельзя его увидеть. ещё говорят, что его нет в системе, а значит, страховки у него тоже нет, а счёт за медицинское обслуживание растёт с каждой минутой. потому я заново заполняю карту Натана. прописываю дрожащими руками «Натан Саттер» и кусаю губу, не зная, что писать дальше. сколько ему лет? болел ли он чем-то? есть ли аллергии? смотрю на пустые графы, проставляю прочерки на каждой. лишь на последней, которая касается доверенного лица, вписываю своё имя и возвращаюсь к посту.

— я оплачу его счета. теперь мне можно его увидеть, блядь?!

то ли мои красные глаза, то ли моя назревающая истерика... что-то из этого помогает мне и медсестра не вызывает охрану на буйного ожидающего. вместо этого склоняет голову, смотрит на меня с жалостью и говорит, что ко мне подойдёт доктор и расскажет о состоянии Натана. поэтому я хожу из стороны в сторону следующие два часа, пока ко мне, наконец, не подходит мужчина в синем медицинском костюме.

доктор вываливает на меня немало информации. говорит, что у Натана были судороги. говорит, что на его теле врачи обнаружили множество недавних порезов, два из которых начали гноиться. говорит, что ему помогли, но скоро Натану снова станет плохо. его будет ломать, его будет рвать и знобить. ему нужен будет уход, забота и помощь, на что я лишь киваю, обещая всё это взять на себя. весь в слезах и соплях, я хватаю доктора за руки, слыша лишь одно слово из всех — «жив».

— я могу его увидеть?

— сожалею... он в реанимации, находится без сознания. мы последим за ним до утра и если всё будет хорошо, то переведём в отделение интенсивной терапии. тогда вы сможете его навестить, но не надолго.

я снова киваю, но теперь уже не так воодушевлённо. до утра, значит... ладно.

я устраиваюсь на неудобном диванчике в углу и смотрю на часы. до утра осталось не так уж и много, дождусь.

---

бороться со сном не получается, но и поспать нормально — тоже. я весь на нервах, на иголках, поэтому, падая в сон, вижу, как у меня забирают тело мёртвого Ната. просыпаюсь, резко вскакивая и медленно успокаиваюсь, вспоминая, что нахожусь в больнице. когда в холле становится людно, я перестаю пытаться поспать и беспокойно хожу из стороны в сторону. сигареты заканчиваются уже через час, а в больнице, оказывается, невозможно купить новую пачку. потому я заливаю себя кофе и начинаю злиться из-за того, что к полудню до сих пор не имею никакой информации. а если... если что-то случилось и мне не говорят? если не «всё было хорошо», как сказал доктор, а я тут жду как идиот? меня снова окутывает паника, но, к счастью, я не успеваю наехать на медсестру, потому что из-за угла выруливает тот самый доктор и просит кого-то из своих коллег отвести меня к Нату.

это самые сложные шаги, которые я делаю.

идти из номера в мотеле, когда выяснилось, что Нат — это Призрак, было не так сложно.
идти вчера к номеру, не зная, что меня там ждёт — было не так сложно.
идти от номера к машине скорой помощи... я плохо помню тот момент, но бьюсь об заклад, это тоже было не так сложно.

а теперь шаги даются с трудом. мне всё ещё страшно. кажется, что я хватаюсь за ниточку, которая вот-вот оборвётся. а что, если с ним снова что-то случится? что, если ему помогли сейчас, но не помогут потом? что, если он не захочет меня видеть? что, если попытается сделать это снова?

это очевидно. я больше не могу бежать от этой мысли — некуда. он сделал это намеренно. он хотел уйти, хотел оставить меня, хотел лишить меня себя! что, если он попытается сделать это снова, а я не смогу ему помочь?

я вгрызаюсь в пальцы через бинт, чтобы отвлечь себя на боль от панического страха за его жизнь.

доктор говорит, что Натан спит, но периодически просыпается. ещё говорит, что я здесь ненадолго, медсестра зайдёт за мной через десять минут. и говорит, что мне самому не помешало бы поспать. много всякого говорит, что я пропускаю мимо ушей, глядя на дверь, за которую никак не могу войти. док проводит меня в палату и я смотрю в пол, не силясь поднять глаза, пока он уходит. а когда вижу Натана со всеми этими капельницами, трубками, хуюбками... просто закрываю ладонью рот, потому что тут же падаю в рыдания. сдерживаю их, чтобы не разбудить Ната, но всё равно громко всхлипываю. так и стою у его ног, не могу пошевелиться. не могу подойти ближе. не могу.

через пару минут он открывает глаза и я замираю. пока его взгляд фокусируется на мне, я успокаиваюсь и чувствую охуенную злость на него. дышу тяжело и часто, сжимаю руки в кулаки и, в конце концов, выплёвываю:

— как ты мог?!

нападать на него с обвинениями, когда Нат практически вернулся с того света, не лучшая идея, знаю, но сдержаться не получается. я чертовски, просто пиздецки на него зол. я почти ненавижу его за то, что он это сделал. нет, я действительно ненавижу его за то, что он это сделал. и за то, что я места себе не нахожу. и за то, что он может сделать это снова. и за то, что он, блядь, выбрал смерть вместо меня!

— ты просто... ты... — громко всхлипываю и сгибаюсь пополам. держусь за живот, потому что внутри всё болит. боль заполняет меня всего и вытесняет ярость. — ты перестал дышать, по пути в больницу!

на этом силы меня покидают. я оседаю на пол, ударяясь коленями об пол. закрываю ладонями лицо и плачу. вою. скулю.

пока реву, валяясь на полу, понимаю, что не помню, когда в последний раз я дышал свободно, полной грудью, не испытывая боли. видимо, давненько: сначала Эйдан, потом Призрак, Натан... каждый из них оставил свой отпечаток на моей душе, забрал частичку, но Нат своим поступком переплюнул всё, что могло вообще случиться. он не просто забрал часть, он вырвал её собственными руками, когда принял своё глупое, совершенно тупое решение и вонзил иглу в вену. о том, что исход мог быть совсем другой, я даже думать не хочу. всячески гоню от себя эти мысли, пока слёзы не заканчиваются. судорожно дыша, я поднимаю голову и вытираю щёки рукавами многострадальной толстовки. захлёбываюсь слезами, пытаясь отдышаться, поднимаюсь на ноги и смотрю на бледного Ната, который, блядь, умудряется шутить несмешные шутки, сильнее вдавливая пальцы в моё сердце.

— заткнись, — тихо прошу и закрываю глаза. сдавливаю пальцами переносицу и пытаюсь успокоиться, пытаюсь дышать.

и при том, что он этот человек приносит мне такую боль, он же её исцеляет. это вообще несправедливо, как по мне. токсин, отравляющий изнутри, но приносящий успокоение. мой собственный наркотик. поэтому я тут? видимо, да. более того, для себя принимаю решение не бежать от этой проблемы более, а решать её. не знаю как, не знаю, смогу ли, но сердце кровью обливается от мысли, что я упущу этого идиота из виду хоть на минуту.

— как при всей твоей гениальности ты умудряешься быть таким идиотом?! — не выдерживаю я, снова всхлипывая. — ты... ты обманул меня. сделал больно. обидел. но никогда, никогда, никогда, даже на мгновение я не желал тебе...

я просто качаю головой, не в состоянии даже произнести слово «смерть». слёзы снова подступают к глазам, я вздрагиваю, громко всхлипываю и подхожу к Нату ближе, садясь на край койки. замечаю, что он снова причиняет себе боль, даже, блядь, лёжа в больничной палате, и беру его за руку. от одного лишь прикосновения к нему, мне сносит крышу. я сжимаю его руку крепче и опять качаю головой в стороны.

— я лишь хотел просто... — пожимаю плечами и вытираю нос плечом. — избавиться от этой боли, сделать так, чтобы о ней ничего не напоминало. и думал, что тебе это тоже поможет. с глаз долой, из сердца вон, блядь... но не так...

я тянусь к его лицу и убираю со лба длинную тёмную прядь, пытаясь разобраться, что творится со мной. сейчас, когда опасности для жизни Натана нет и я решил для себя, что не оставлю его, настало время понять, как я это осуществлю. не физически, а морально. простил я его за ложь? нет. его идиотский поступок не унёс с собой мою обиду, а лишь притупил её. просто если раньше я хотел бороться с ней без него, то теперь хочу попробовать сделать это с ним. и это не жалость. и не чувство вины. перед глазами всё ещё стоит картинка — мертвецки бледное лицо Натана в машине скорой помощи, противный писк аппарата и борьба врачей за его жизнь. это были паршивые несколько минут, а по ощущениям длились целую вечность. наверное, именно в тот момент я понял, что во мне есть силы бороться за нас обоих. а Натану нужны силы, чтобы бороться хотя бы за себя.

впрочем, без чувства вины не обошлось. я чувствую его, ощущаю где-то на фоне, но стараюсь глушить в себе, чтобы не испарилась моя решительность. но вина никуда не денется, ведь я мог поступить иначе. мог бы сидеть в его мотеле тогда до победного, пока мы не поговорили бы. пока не решили бы всё это. или мог не отпускать его вчера. просто повиснуть на шее и сказать твёрдое «нет», никаких прощаний. или мог бы поехать к нему сразу, не дожидаясь чёртовых наставлений сестры. я мог бы предотвратить, мог бы не допустить, мог бы сделать всё иначе, но не сделал этого. так что на себя я злюсь не меньше. Натан всего лишь запустил иглу в вену, но решительности для этого ему добавил я.

я утыкаюсь лбом в его руку, словно хочу спрятаться а Натане от всего этого. позволяю себе проявить эту слабость, чтобы потом набраться сил и прятать от всех невзгод уже его. его руки пахнут медикаментами и кровью, немного сигаретами. и я целую его пальцы, не замечая того, что по щекам снова текут слёзы. сами по себе.

— я теперь твой человек, — не совсем внятно произношу, касаясь губами его кожи. — вписал себя в твою карту, так что если дело дойдёт до реанимации, решающее слово будет за мной. и хуй тебе, понял?

поднимаю голову и со всей серьёзностью смотрю на Натана, снова вытирая щёку плечом.

— я говорил тогда, что можно всё хорошее или всё плохое делить на двоих. если тебе не хватит сил, то я дам свои. если ты не можешь бороться, то я буду бороться за тебя. татуировка не прокатит. и твой долбанный доктор скоро придёт и выдворит меня из палаты, чтобы ты поспал, но знай, что когда ты проснёшься, ты увидишь сначала его рожу, а потом мою. ты сталкерил меня несколько месяцев и... теперь моя очередь.

он мне не отвечает. ничего не говорит. даже не смотрит на меня и его опущенный взгляд наполняет меня сомнениями. с чего я вообще взял, что ему это нужно? что я ему нужен здесь? что я был ему нужен... в очередной раз я начинаю вариться в этих мыслях, проваливаться в это отчаянье, но не двигаюсь. упрямо держу пальцы Натана в своих, лишь мысленно позволяя себе тонуть в сомнениях. чёрт возьми... если я совершаю ошибку и принуждаю Натана к тому, что ему совсем не нужно?

пожалуй, это эгоистично. то, что я нахожусь в его палате всё это время, не двигаясь с места потому, что мне спокойно, когда я его вижу. молчание Натана хорошо хотя бы тем, что он не просит меня уйти, это обнадёживает. но время истекает и уйти мне велит врач. я бросаю взгляд на Ната, будто он может это предотвратить, но по указанию врача топаю на выход. ага, поспать, пожрать, помыться... хорошие советы, особенно последний: от меня прёт потом, больницей и блевотой Натана, так что я плетусь к выходу, ловлю такси и еду домой.

по моему плану я должен был принять душ, собрать какие-то вещи и вернуться в больницу, но лишь присев на диван, чтобы покурить и перевести дух, я вырубился. причём хорошо так вырубился - проспал до самого утра в сидячем положении, чему не был рад, открыв глаза. шея затекла, ноги свело, всё тело ноет и гудит, но я подскакиваю на месте и, сжав сигарету зубами, бегаю по дому в поисках свежей одежды, пару раз спотыкаясь через псину. уже выйдя из дома, ощущаю, как вчерашняя тревога заполняет меня снова. что, если ему это не нужно?..

и всё же я снова в больнице. бреду по коридорам к нужной палате, на ходу раскусывая кожу на пальцах. во мне столько разных мыслей, столько разных эмоций, а выплеснуть их некуда. Миа, кажется, даже не в курсе происходящего, а кроме неё у меня никого нет... есть Призрак, с которым я бесстрашно делился всем, что было на душе. есть Нат, с которым даже делиться этим не было необходимости - рядом с ним всё преображалось и переставало волновать. но это было бы как минимум неловко - обсуждать с ним свои проблемы, когда он является их эпицентром. поэтому глотаю, прячу куда подальше и делаю глубокий вдох, прежде чем толкнуть дверь палаты.

внутри никого нет. я вздёргиваю бровь, выхожу обратно в коридор и сверяюсь с табличкой. номер тот же, а Натана внутри нет. я оглядываюсь по сторонам и решаю, что его могли отвезти на какие-то процедуры, так что подпираю собой стену и жду его возвращения. я птица не гордая, могу потратить на это время. но минут через пятнадцать безуспешного ожидания, я начинаю нервничать. если что-то случилось? если этот долбоёб расковырял свои руки чем-то? истёк кровью? лежит, блядь, в морге? а я тут жду, плюю в потолок...

покрывшаяся коркой рана на пальце снова кровоточит. кровь на нижней губе стягивается и я вытираю рот рукавом толстовки, прежде чем нагрянуть к медсестре.

- эй... палата 216, Натан Саттер... что-то случилось? его там нет и я не знаю где он...

женщина хмыкает, глядя на меня, дёргает плечом.

- никто не знает. на утреннем обходе был, а потом... собрал вещички и ушёл. наркоманы... девять из десяти поступают так же. мой совет: начинай поиски с дилера. найдётся под кайфом.

медсестру отвлекает телефонный звонок и она забывает о моём существовании, пока я весь потею, бледнею и хочу закричать. на неё, на Натана, на какого-то абстрактного дилера... ясно становится одно: я ничего не надумал и ему действительно не нужна моя помощь. ему не нужен я. ясно. понятно. хуёво. потому что он мне нужен и я, борясь с собственными разумными доводами, вылетаю из больницы, раздумывая, где можно его искать. зачем? зачем его искать, если он ясно даёт понять, что плевать хотел на меня? да хотя бы затем, чтобы дать ему по морде. и не посмотрю, что он, скотина такая, только вернулся с того света. потому что нехер молчать. не хотел меня видеть? нужно было нахуй послать, а не отмалчиваться.

только вот где его искать? первым делом я еду в мотель, откуда мы уехали в машине скорой помощи. ни на что не надеясь, иду к нужному номеру, заглядываю в окно... что ж, если Нат после передоза не превратился в чистюлю, то его здесь нет и не было. менеджер этой богодельни поработал на славу: уже и не скажешь, что тут произошло что-то ужасное. дверь поменяли, окно вставили, а внутри прибрались и, кажется, сменили ковролин. сработали быстро, рад за них, но не от всего сердца, потому что без этой зацепки у меня осталось... ноль.

к животу и горлу подбирается паника. он же не мог... он не мог вот так просто уехать? не мог? или мог? что я вообще знаю о том, что у него на уме? может, та медсестра была права и искать следует у дилера? но и тут проблемка, блядь. я в душе не ебу, где этот гондон затаривается дурью. а если бы знал, то завалил бы мудака, который продаёт ему наркотики. злюсь на всех, просто на всех. и в первую очередь на себя. не нужно было ехать домой, не нужно было мыться, не нужно было засыпать... кретин, какой же я кретин!

ситуация безысходная и что я делаю? я иду. я просто иду по улице, надеясь заметить где-то чёрную фигуру и наподдать этой фигуре по первое число. да, сначала наподдать, а потом обнять. и заставить его сказать мне хоть что-то, блядь, потому что я не настолько умён, чтобы разгадать все загадки мозга великого Натана Саттера. я не могу понять его. я не могу понять его мыслей. и его чувств... да, они мне тоже непонятны. сначала он месяцами водит меня за нос и боится сказать правду, а потом... а потом бросает меня.

дважды.

и ближе к вечеру, когда солнце начинает садиться, я оказываюсь у своего дома. смотрю несколько минут на входную дверь и не понимаю, что делать. войти? сдаться? или продолжить искать? а где искать? и кого я ищу? того, кто всеми силами старается от меня отдалиться? твою мать... я стою не просто перед своим домом, нет... я стою перед выбором, который мне совершенно не хочется делать. и всё же, через несколько долгих минут, за которые в голову так и не пришла гениальная идея, где искать Натана, я иду вперёд и толкаю дверь.

а эта паскуда сидит за столом и смотрит на меня.

замираю. втягиваю воздух и не выдыхаю. оцениваю обстановку. Натан здесь. жив, цел, дурак. под его одеждой виднеется больничный халат. всё ещё мертвецки бледный. сидит. с пирогом.

и я окончательно теряюсь. я хотел бы ему вмазать, но злость моментально испаряется. я хотел бы закричать, но сил на это тупо нет. я хотел бы заплакать, потому что заебал ты, тварина, нервы мне трепать, но и слёзы иссякли. в состоянии полного ахуя, я спокойно закрываю дверь и прохожу на кухню. сажусь за стол рядом с Натаном, беру вилку и ковыряю несчастный пирог, не осмеливаясь его есть. кажется, будто меня тут же вывернет, потому царапаю зубцами корочку и дышу. жду, пока ахуй иссякнет и меня накроет.

накрывает, правда, не истерикой. вернее, не сразу ею. меня накрывает осознанием того, что всё обошлось и Нат меня не кинул. он сбежал из больницы и пришёл ко мне, пока я искал его по городу. он пришёл ко мне. ко мне! и это говорит мне о большем, чем его проклятое молчание. по телу разливается тепло и я к собственному удивлению улыбаюсь. улыбка сама по себе появляется на губах, я её не контролирую, сдержать не получается. всё ещё царапаю зубцами корку на пироге и монотонно произношу:

- я тебя люблю.

смотрю на пирог, но обращаюсь к Натану. дёргаю плечом, понимая, что он и в этот раз промолчит. и ладно. мне же нужно было ему это сказать, потому что... потому что я ни в чём не уверен. я не уверен в том, что смогу сказать это ему завтра. или послезавтра. вдруг он снова свалит? или... или того хуже. поэтому, наконец-то догнав его, я вываливаю это признание и выдыхаю.

- решил сказать, а то вдруг ты снова куда-то денешься. я искал тебя, между прочим. пришёл в больницу, а тебя там нет. медсестра сказала, что ты пошёл за дозой, типа это нормально... а ты пошёл за пирогом.

я роняю вилку и запускаю пальцы в волосы. вот и дождался. накрывает. я судорожно втягиваю воздух и просто всхлипываю. тру руками глаза, пытаясь затолкать слёзы обратно. прячу. глубже и глубже. выдыхаю. не так уж и страшно: назревающая истерика побеждена и я снова в порядке. поворачиваюсь к Натану и вскакиваю со стула, запрыгивая к нему на колени. я провожу пальцами по его лицу и заставляю его смотреть на себя. если не говорить, то хотя бы смотреть, потому что мне есть, что сказать.

- ты обещал тогда в переписке, что никуда не исчезнешь. пообещай снова, потому что терять тебя...

я качаю головой, не в силах найти нужного слова. паршиво. больно. отвратительно. я жмусь к Натану, прижимаю губы к его скуле и глажу спутанные волосы.

сволочь он, конечно. но моя сволочь.

осознаю, что не даю ему другого выбора. осознаю, что буквально вытаскиваю из него это чёртово обещание, вынуждаю его произнести вслух, словно слова, коснувшиеся воздуха, станут официальной печатью на каком-то заключённом между нами договоре. похоже, что в моей голове всё именно так: мне необходимо услышать его обещание, чтобы хоть немного расслабиться, чтобы не думать о том, что я закрою глаза, а когда открою - от Натана не останется и следа. но расслабляться я начинаю немного раньше, стоит его рукам сжать моё тело. в каком-то сериале видел, что крепкие объятия, а вернее, давление на грудную клетку, происходящее во время объятий, способны приглушить панику. лёгкие раскрываются не полностью, дыхание становится размеренным, сердцебиение постепенно приходит в норму. и мне кажется, что со мной сейчас происходит именно это. мне хочется завернуться в его руки ещё сильнее, чтобы под ними не осталось ни миллиметра от Кэнди. хочется быть погребённым под прикосновениями Натана и я утыкаюсь носом в ямку под его шеей, когда слышу слово, которого так ждал.

и нет, я не ждал ответного признания. я и собственного не ожидал в момент, когда произносил. что уже говорить о Натане, который от подобного бежал на протяжение всей своей жизни... сейчас в первую очередь для меня важно то, что он никуда не денется, а остальное... я смею надеяться, что постепенно мы придём и к признаниям, и к искренним улыбкам, и к отсутствию страха. от своего, после одного его слова, я частично избавился.

но после него происходит что-то, чего я совсем не ожидал. всю боль, которая сосредоточена в Натане, я чувствую на себе. его горький плач вибрацией проносится по моему телу, вынуждая сначала замереть, напрячься, а затем полностью обмякнуть в его руках, ответно обнимая его крепче. я запускаю пальцы в его волосы, прижимаю голову к себе, глажу спутанные тёмные локоны и почти дрожу от количества эмоций, которое сейчас Нат пропускает через себя, находя отдачу во мне.

- всё хорошо, - тихо говорю я, прижимая губы к макушке Натана. глажу его плечи, его волосы, его поясницу, стараясь утешить, хоть и понимаю, что на данный момент — это невозможно. ему необходимо выпустить из себя всё то, что было заперто годами, а мне… мне нужно это принять и попробовать сгладить углы. – всё хорошо.

я повторяю это много раз, прежде чем рыдания Натана начинают постепенно утихать. рыдания – да, но для того, чтобы утихла его боль, понадобится гораздо больше времени. я мягко отталкиваю от себя Ната, вытираю его щёки рукавами собственной толстовки, убираю волосы со лба и щёк назад.

- прости, - прошу его и касаюсь его носа своим. затем – закусываю губу, потому что хочу его поцеловать, но не могу себе этого позволить. желание оказывается сильнее каких-то доводов разума: я наклоняюсь и касаюсь губами его щеки. и ещё. и ещё. какое-то время мы так и сидим: обнявшись, в тишине, каждый в своих мыслях, пока я не решаюсь прервать нашу небольшую идиллию с пирогом и признаниями рациональными мыслями. – то, что ты свалил из больницы, вовсе не означает, что можно наплевать на рекомендации врача.

нехотя поднимаюсь с колен Натана и беру его за руку, тяну за собой.

- тебе нужно отдыхать. пойдём. для всего остального ещё будет время, раз ты пообещал не съёбывать.

я веду Натана за собой в свою спальню, закрываю дверь и чешу голову, глядя на своего горе-наркомана. выглядит он не лучшим образом, кажется вымотанным, едва ли не истощённым. я подхожу ближе и снимаю с него излюбленную чёрную толстовку, складываю и бросаю на своё кресло. туда же отправляются чёрные джинсы: повисают на обтянутой кожей спинке. а тряпичный больничный халат сразу отправляется в урну, где ему и место. в своём шкафу нахожу какую-то футболку, нижнее бельё и старые растянутые пижамные штаны – пожалуй, единственные штаны в моём гардеробе, которые подойдут Натану и его ногам по длине. когда Нат переодевается, я киваю на кровать и командую:

- ложись.

сам вскоре присоединяюсь к Натану. заползаю под плед и ложусь к Нату лицом, соблюдая между нами короткую дистанцию, которая, впрочем, не чувствуется остро. не могу сдержаться и протягиваю руку, глажу лицо Натана, смотрю в его полные печали глаза, пока он их не закрывает. тогда подползаю немного ближе и утыкаюсь лбом в грудь парня, со временем засыпая, чувствуя себя в полной безопасности.

---

просыпаться с Натаном непривычно, но... до тепла в груди приятно. я открываю глаза и вижу его лицо, прикрытое спутанными волосами. на мне лежит его ладонь и даже её лёгкое давление приятное настолько, что совершенно не хочется это прерывать. первые полчаса я и не порываюсь это делать, но потом слышу хлопок двери и нехотя выхожу встретить сестру. встретить и предупредить, что... что у нас, похоже, появился сосед по дому.

- привет, - Миа налетает на меня быстрее, чем я на неё. бегает по дому, что-то ищет, суетится как только может. - я на несколько минут, только забрать зарядку... ты не видел?

- э... нет. постой... я задержу тебя ещё немного. будешь пирог?

хватаю вилку и ковыряю вчерашний засохший пирог, на который Миа смотрит с недоверием.

- откажусь... что сказать-то хотел?

и когда Миа роняет зад на стул, я вываливаю на неё всю историю, начиная с того места, где она вправила мне мозги. и, конечно же, заканчивая тем, что Натан в моей спальне и останется тут на какое-то время.

- тогда я всё-таки задержусь... - подытоживает Миа, всё-таки присоединяясь ко мне в бессмысленном колупании пирога.

мы ещё какое-то время обсуждаем ситуацию, к пирогу добавляется свежесваренный кофе и сигареты. едва я успеваю потушить окурок, как в проёме нарисовывается Натан. одетый, хмурый, растерянный. Миа машет ему вилкой, а я напрягаюсь.

он же обещал...

- ты уходишь? - спрашиваю я, вмиг теряя настроение. слова медсестры о дозе, да и вчерашнее подтверждение их от Натана, медленно и мучительно проникают в моё сознание.

он говорит правду, а в мою голову ударяет мысль о том, что лучше бы он солгал.

я понимаю, что это не выход. ложь - то, что мешало нам продвигаться вперёд. то, что испепеляло меня изнутри, снаружи оставляя лишь оболочку. но да, одно мгновение мне хочется, чтобы он солгал, потому что принять это сложно. я не тешил себя иллюзиями, знал ведь, что так и будет, но сталкиваться с этой правдой лицом к лицу всё равно ощутимо паршиво. впрочем, мгновение растворяется. я сжимаю губы и нервно усмехаюсь, а вот Миа ввязывается в диалог. мы оба бросаем на неё взгляды и сестра, к счастью, затыкается, больше не провоцирует Ната, которому, кажется, и так говорить открыто не просто.

а я не знаю, что делать и как поступать. из разговоров с Призраком я знаю о том, что он сидит на игле давно и прочно. и, чего уж избегать этих слов - влюбился я именно в наркомана. так может, просто отпустить его? доза так доза. уколется. вернётся. всё станет на свои места. вечные подъёбы, шутки, умопомрачительный секс... это было бы лёгким решением для нас обоих. для Натана по понятным причинам - без дозы ему будет хуёво. для меня... из эгоистичных побуждений. потому что я был влюблён в Натана под кайфом, а что, если чистый Нат - совсем другой человек? эта его сторона мне незнакома и я не уверен в том, что сам Натан сможет её припомнить. что, если я буду разочарован? что, если без наркотиков и сам Нат будет смотреть на меня по-другому? аргументы за дозу перевешивают количеством, но контраргументом является картинка, навсегда запечатлённая перед моими глазами: мертвецки бледный Нат, мониторы в скорой с ровной линией, ощущение тотального страха и часы неизвестности в больнице.

- нет, ни хрена. это не могло продолжаться вечно, так ведь? сдохнуть не получилось, а значит - придётся бросать.

Миа присвистывает и до неё наконец-то доходит, что пора куда-нибудь свинтить. она мельком бросает, что пару дней поживёт у подруги и пойдёт собрать вещи, а мы с Натом остаёмся наедине. я закуриваю и сажусь на стуле вместе с ногами, нервно стучу пальцм об сигарету, стряхивая пепел. и тихо добавляю:

- я не хочу, чтобы это повторилось.

я не уточняю, что имею в виду под словом "это", нет необходимости. мы оба в курсе, что происшествие стало катализатором для многих побочных ситуаций. одна из них - то, что происходит сейчас.

- я буду рядом. помнишь же? делить на два. я сделаю всё, чтобы тебе помочь... и я читал об этом...

Нат меня перебивает и пока он говорит, я нервно затягиваюсь. давай же, великая сила никотина, помоги мне! но чушь это собачья, конечно. кроме терпкого привкуса горечи на губах и языке курение ни хрена не даёт. по сути, это та же зависимость, просто менее губительная. и я не знаю, как от неё отказаться. я курю так давно, что даже не заметил, как это стало частью меня. так какое же моральное право я имею требовать чего-то подобного от Ната?

и я сам себе напоминаю о том, что имею это грёбаное право. получил его, когда хлопал по щекам передознувшегося парня.

он пытается меня переубедить. во всей красе описывает то, что будет происходить. да, картинка не похожа на медовый месяц. но ебанутый и вредный Натан всяко лучше, чем мёртвый Натан. для меня выбор (если он есть, ведь я действительно не вижу альтернативных вариантов) очевиден. я не выдерживаю и соскакиваю со стула, надвигаясь на Саттера.

- отлично! слыхал, Миа как раз валит к подруге. посплю у неё, а тебя запру в своей спальне, предварительно вытащив оттуда всё, чем ты бы мог себе, придурок, навредить. доволен?

прежде, чем Натан успевает что-то ответить, я качаю головой.

- нет, молчи! это даже не обсуждается. выглядишь как дерьмо, говоришь? поверь, получше, чем тогда в мотеле. будешь хуилой ебаной? сюрприз, Нат, ты часто ведёшь себя как долбоёб. напасть можешь? - усмехаюсь и качаю головой. - не впервые. уверен, ты часто хочешь отвесить мне по ебалу. так же как и я тебе. особенно, блядь, сейчас.

я кусаю губу и выбрасываю окурок в пепельницу. кухню затягивает серым дымом, а я ёжусь и обнимаю себя руками, глядя в пол. затем делаю глубокий вдох и поднимаю глаза на Натана.

- ты сам пришёл сюда, а значит знал, что всё будет именно так. мог бы пойти за дозой, ширнуться и раствориться в своей эйфории. но ты заявился сюда со своим чёртовым пирогом! ко мне. и мне это нравится. мне это нужно. я не собираюсь привыкать к тебе и... пирогам твоим, сука, чтобы потом постоянно бояться!

в конце я уже говорю отнюдь не спокойно, повышаю голос. мне кажется, что даже окна дрожат от того, как я ору. радует лишь то, что вспышка гнева быстро утихает, я снова замолкаю и это происходит вовремя: в кухне нарисовывается Миа, прощается со мной и обнимает Натана, который, кажется, от её близости и вовсе застывает. а когда она уходит, снова расслабляется.

- чего стоишь? - спрашиваю, закатывая рукава толстовки. - пойдём, будем строить Натохранилище. блевательное ведро, матрас и голые стены...

я разворачиваюсь и иду к спальне, но возвращаюсь и прилипаю к Нату, мягко целуя его щёку.

- доброе утро, кстати. ты очень милый, когда спишь. и пиздец вредный, когда просыпаешься.

я редко когда бываю уверенным в том, что делаю. на этом сказывается и собственная закомплексованность и, как говорит Миа, синдром самозванца. сомневаться не только в самом себе, но и в каждом шаге, даже чертовски маленьком - в моём стиле. порой с этим удаётся мириться. когда я в ответе лишь за себя, потенциальные ошибки кажутся не более, чем последствиями, а о них чертовски просто перестать думать. но сейчас дело касается Ната и я, засовывая в сумку футболки и бельё, кошусь на него, размышляя, правильно ли поступаю.

правильно было бы затолкать его в такси и отвезти в какую-то клинику. заплатить там пару тысяч (или сколько это, блядь, стоит?!), спихнуть ответственность и ждать, пока квалифицированные люди окажут необходимую помощь. и почему я этого не сделал? почему я не додумался до этого раньше?

потому что эгоистично и по-детски думаю, что никто не позаботится о Натане лучше, чем я. на врачей доверия нет, не хватает. взять хотя бы совсем свежий случай - всем было плевать на то, что Нат пропал из палаты. никто даже не подумал о том, что он может снова попробовать навредить себе. его просто оставили и, чёрт... о том, что могло бы думать, если бы у него в башке не хватило мозгов прийти ко мне, я не могу. не могу и не хочу, иначе моей и так нестабильной решительности придёт полный и окончательный пиздец.

моя спальня без вещей выглядит убого. впрочем, с вещами она не на много отличается - не так их и много. но когда стены опустевают, я застываю в дверях и окидываю взглядом своё жилище. пятна сырости на потолке, трещина возле плотно зашторенного окна, протёртый паркет на месте, где обычно стоит моё кресло возле компьютерного стола. не пятизвёздочный курорт и я почему-то этого смущаюсь. на мгновение. потому что успеваю напомнить себе о том, для чего всё затевается. легче становится, когда я вдруг для себя решаю, что это временно. и состояние Натана, и пребывание в этом доме. от этого осознания почти тепло. оно забирается так глубоко в голову, что как-то воздействует на мои нервные окончания. почти эйфория. мне нравится мысль о том, что это лишь чистилище. рубикон, который мы перейдём совсем скоро. уедем куда-нибудь подальше. или не так далеко - к океану. хотя бы на пару дней. будем прятаться в тени (благо, у обоих кожа чуть ли не из фарфора и лучи той самой большой и могучей звезды сделают из нас пару бифштексов, поджаренных на гриле), докуривать друг за другом сигареты (а ему вообще после всего этого можно будет курить?), трахаться на крыльце какого-то уёбищного съёмного домика, а по ночам выходить на пляж и дышать. дышать океаном, пропитывать себя солью, смотреть на своё отражение на глади или волнах - как повезёт. я проваливаюсь в фантазии о таком близком будущем, но когда возвращаюсь в реальность, понимаю, что до сейчас до него не дотянуться. Натан морщится и шмыгает носом каждые шесть секунд. по нему можно сверять ход часов. на меня он не смотрит и я вздыхаю. ничего. переживу. пусть делает, что хочет - я не буду его провоцировать. главное правило этого и последующих дней - не раздражать.

и это чертовски сложно! потому что у меня включается режим курицы-наседки по отношению к Нату. я, блядь, жопу порвать из-за него готов. или для него. или с ним... в общем, ради него! и когда я вижу, что ему хреново, внутри меня разгораются пожары и тут же гаснут под потоком холодного пота, появляющегося на загривке. а я стою. пока он бежит в ванную, я, сука, стою. стою на месте, дышу. вдох, выдох. ещё раз. вот так, молодец, повторить.

- тебе нужна помощь? - на всякий случай спрашиваю я, но ответа не слышу. ладно.

а теперь разобраться с кроватью. я поднимаю с пола отвёртку и начинаю тыкать ею куда попадаю. к моему удивлению, у меня даже что-то получается! игнорировать Натана, когда он возвращается, тоже нелегко. но я понимаю, что если он захочет поделиться - поделиться. сомневаюсь в том, что попросит помощи - говнюк же последний! - но позволяю ему это долбоёбство. не маленький. разберётся. уж поблевать-то сможет, так? сможет. а я смогу быть твёрже. жёстче. или хотя бы сделаю вид, что смог.

к вечеру момент прощания наступает и я ёжусь, глядя на Натана. я привык ко всем оттенкам его бледности, но сейчас он попросту серый, почти сливается со стеной. и мне больно за него. больно за то, что он довёл себя до такого состояния. больно за то, что он не видел для себя другого выбора. мне ни за что не пробраться в его глупую_гениальную голову, так что остаётся надеяться на то, что теперь видит. именно выбор, не обязаловку. да, я заставил его пойти на это, а не за новой и желанной дозой, но именно такой выбор перед ним стоял в тот момент. получить дозу, но потерять меня или... выбрать, блядь, меня.

Нат выбрал меня.

а я выбрал ему самые отвратительно-сладкие штуки в розовых пакетиках. и безвкусные крекеры. и несколько бутылок с водой: обыкновенная чистая, с запахом лимона и каких-то трав. в приложении доставки я выбирал не глядя, так что будет для Натана сюрпризом. а для меня сюрпризом становятся его наставления. да, я знал, что легко не будет. почитал. послушал. сам задал несколько вопросов - каких только людей не найдёшь в сети. и всё же, когда Нат просит его игнорировать и не обращать внимания, чтобы он только не кричал, мне становится жутко. я хочу сказать, что мне жаль. хочу как-то забрать на себя часть той боли, через которую ему предстоит смотреть. но какое первое правило Натанохранилища? не раздражать.

поэтому я просто киваю и закрываю спальню.

---

иногда я могу быть упёртым. настолько, насколько и неуверенным в себе. и когда передо мной стоит задача, которую нужно решить, я расшибу лоб в кровь, но найду решение.

так я познакомился с Натом. с Призраком. неважно.
так продолжилось наше общение.
так я вляпался в него по самые уши, потому что, блядь, упёрто решил, что хуй ему, а не сбежать от меня.

ещё при общении с Призраком, когда я узнал, что он наркоман, я начал об этом читать, не подозревая о том, что когда-то это станет моей головной болью. хотелось понять (хоть немного), для чего ему это. почему он это делает. зачем. мне достаточно повезло в жизни, чтобы мысли о наркотиках, сильнее травки, даже не возникало в голове. и, пытаясь понять самого Призрака, я отчаянно пытался понять суть его зависимости.

позднее я читал о завязке. как это происходит, и, что страшнее, как это не происходит. и я не врал, говоря Нату, что готов к этому. я был готов к его крикам, к его ругани, к его проклятиям. я был готов к тому, что в какой-то момент засомневаюсь в правильности своего решения и своих действий.

к чему я не был готов, так это к тому, что Нат исчезнет и останется мразь. хитрая мразь, которая играет на чувствах.

он говорит "пожалуйста, детка" и я сдаюсь, оседая на полу и закрывая лицо руками.

меня разматывает от этого обращения напрочь, а перед глазами возникают смешанные размытые картинки, воспоминания. сначала вспоминаю о том, как просто Нат обращался ко мне подобным образом, когда не было вокруг всех этих проблем. когда он казался мне чуть ли не случайным прохожим, которому хочется начистить ебало. и мне это в нём нравилось. пожалуй, именно это и привлекало. его лёгкость, его непринуждённость, его странный юмор и долбанутые прямые подкаты. он заставлял меня улыбаться. он смешил меня. так, сука, смешил... я боюсь, что после того, как я открою дверь и Нат будет чист, он больше не станет меня смешить, а будет ненавидеть за то, что я принудил его к этим переменам. боюсь, что я сам не смогу ему улыбаться, потому что всё ещё злюсь за его ложь.

боюсь, что легко и непринуждённо больше не будет.

детка. что за ебанутое слово? спизженное с какой-то дешёвой порнухи, пестрящей всевозможными клише.

детка.

детка... ебанутое и при этом какое-то мягкое слово, в которое хочется завернуться с носом и не показываться наружу.

всё это сраный мудак Натан! всё это сраная биохимия, превратившая меня хуй пойми во что. эти чувства к нему запустили во мне столько биохимических реакций, что взрыва не избежать. они наполняют меня изнутри, они же опустошают. сводят с ума. кружат голову. не позволяют сдаться.

- Нат... - я подползаю к двери и прижимаюсь к ней лбом. Нат затих и я не уверен, что он меня слышит. вполне возможно, что он сейчас блюёт. или спит. или сооружает оружие из бутылок и крекеров, чтобы всадить в меня, как только я открою дверь. но мне хочется с ним поговорить, пускай слова будут просто брошены в пустоту. - я знаю, что тебе плохо. что тебе хуёво. и потом тебе будет не лучше. а может, в каком-то смысле и хуже... наверное, ты будешь меня ненавидеть? во всяком случае желание дать мне по ебалу будет пиздец сильным. но знаешь... всё это время тебя подпитывала дурь, давала силы, какую-то надежду, призрачную эйфорию... но я приложу все усилия, чтобы её заменить. потом, когда ты выйдешь, я сделаю для тебя всё, чтобы тебе было лучше. буду покупать тебе пироги. и загадывать загадки. собаку твою полюблю (он уже сожрал мой кед, прикинь)...

я замолкаю и облизываю пересохшие и потрескавшиеся губы. сглатываю и нервно сминаю пальцы.

- знаешь... в самые тяжёлые моменты своей жизни я успокаивал себя тем, что они не будут длиться вечно. сидишь в кресле у стоматолога, пока он сверлит тебе зубы, но знаешь, что ещё каких-то полчаса и ты будешь свободен. а полчаса - это всего лишь трижды по десять минут. шесть раз по пять минут. а пять минут тлеет сигарета - совсем как одно мгновение. шесть мгновений и ты свободен. когда мама умерла я знал, что боль от утраты не будет вечной. она смажется. не иссякнет, но не будет душить. и когда... когда тот мудак имел меня в школе, я знал, что это закончится. надолго его хватит? пф... ещё три минуты сопения на ухо, он вздрогнет и отъебётся. и сейчас... сейчас я тоже думаю об этом. за тебя. ты выдержишь, потому что ты не один. я сижу тут и считаю вместо тебя. уже скоро всё закончится, Нат...

это "скоро" заканчивается через пару дней, когда я, слоняясь по дому, слышу, как Нат принимает душ. привыкший к его крикам или звенящей тишине, я даже пугаюсь. замираю возле двери и стою, вслушиваясь в звуки льющейся воды.

я забываю обо всём. где-то на кухне пищит микроволновка, между пальцами тлеет сигарета, телефон звонит, а я прислушиваюсь к душу и отмираю, когда снова повисает тишина.

и чёрт его знает, что делать. дать ему ещё немного времени? или открыть дверь? выбрасываю фильтр от сигареты в горшок с завядшим фикусом и нервно грызу пальцы, а потом, словно резко сорвав пластырь, проворачиваю в замке ключ и запираю дверь с обратной стороны. на всякий случай.

и мне похер, что тут воняет. мне похер, что на полу валяются крекеры. похер на мокрые следу, ведущие от ванной до кровати. вообще на всё плевать хотелось с высокой колокольни. подойти к Нату ближе я не решаюсь, хотя до усрачки хочу лечь рядом и обнять его. вместо этого сажусь на пол и таращусь на своего мрачного долбоёба.

- хочешь чего-нибудь? - пальцем в небо. предвижу ответ, но... нужно ведь с чего-то начинать?